Дед хоккеиста писал(а): сообщение18 ноя 2021, 09:49
Краткое содержание историй. Вчера, сегодня, завтра во всех подтрибунках страны.
Таких ущербных, думаю, в любой области хватает. Независимо от страны или сферы занятий.
Читал его историю, а потом прочитал еще и книгу от "первого лица".
Вот отрывок перевел, так сказать, для полноты картины:
"...Мне было шестнадцать, когда я решил дать отпор.
Была почти полночь. Я сидел на заднем сиденье минивэна и смотрел в окно, пока мы пять часов ехали по шоссе сквозь ветер и снег. Я старался не смотреть на водителя. Каждый раз, когда он смотрел в зеркало заднего вида и видел, что я не обращаю на него внимания, он хватал все, что попадалось под руку - банку колы, которую он не открыл, свой термос, зажигалку, все, что было под рукой, - и бросал это мне в голову. Я пытался отгородиться от него, но не мог не слышать, как он оскорбляет и угрожает мне. Как он делал это в течение трех часов до того, как затащил меня в минивэн.
"Ты еб..ный пидор", - кричал он.
Проходили минуты, а я ничего не говорил. В машине стояла тишина, прерываемая только гулом мотора, скрипом стеклоочистителей и его дыханием. Минивэн наполнился дымом, когда он раскурил пачку "Мальборо".
"Ты бля, слишком мягкий", - кричал он.
Прошло еще несколько минут, но я ничего не сказал. Я уже слышал все это раньше. Он снова заорал.
"Все мое еб..ное время, все мои еб..ные деньги".
Он пронесся мимо машин. Он разогнался. Он снова заорал.
"Ты никогда ничего не добьешься, бл..дь. Я заберу тебя из школы, и ты найдешь еб..ную работу".
Он стиснул зубы, его глаза широко раскрылись. Я знал этот взгляд.
"Все, бл..дь, кончено", - сказал он.
И он был прав. Все должно было закончиться. Я должен был положить этому конец. Я приняла решение еще в тот вечер, до того, как он выехал с парковки.
Я знал, что будет дальше.
У меня был обоснованный страх, что один из нас умрет той ночью.
Если я не буду сопротивляться, это буду я.
Не похоже, что его гнев когда-нибудь пройдет. На протяжении многих лет он был таким же. По его мнению, он всегда был прав, единственный, кто знал, что правильно. Он давил на людей и запугивал всех, кто вставал у него на пути. Я был тем, кто всегда рядом, всегда на пути, поэтому я боялся за свою жизнь каждый час каждого дня. Это была единственная жизнь, которую я когда-либо знал.
Самое страшное происходило в дороге, на проселочных дорогах, ведущих из одного маленького городка в другой. Холодными ночами, как эта, он выгонял меня из минивэна и заставлял бежать рядом с ним или позади него на протяжении мили, может, двух, может, больше. Я должен был бежать изо всех сил, чтобы удовлетворить его. Он угрожал, что оставит меня позади, если я не справлюсь. Иногда он уезжал вдаль по шоссе посреди ночи, пока минивэн не скрывался из виду, и я бежал по мягкой обочине, не зная, есть ли он еще там. Это началось, когда мне было восемь или девять лет.
Дома моя жизнь была не легче. Я никогда не знал, что мне придется делать, чтобы выжить. Я никогда не знал, когда это произойдет. Это могла быть середина ночи, три часа ночи, даже школьный вечер, когда он возвращался домой или просто уходил на одну из сменных работ, которую он нашел, но не смог удержаться. Он заставлял меня бегать или отжиматься и приседать, пока я не мог сделать больше ни одного раза, и тогда он лупил меня. "Терпи, станешь крепким, как я", - говорил он.
Я никогда не был достаточно хорош, никогда не был достаточно крут, не был таким крутым, каким он считал себя. Он бил меня, пинал меня и унижал меня. Я просто должен был смириться с этим. Я даже не смел плакать. Если я плакал, он называл меня педиком или пиз..ой и бил еще сильнее.
Это никогда не прекращалось. Я ходил в школу - в пятый класс, в шестой, вплоть до старших классов - и я был поцарапан, порезан или в синяках, и если кто-то спрашивал, я придумывал объяснение. А они почти никогда не спрашивали. Я приходил в школу измотанным, едва мог сидеть и держать глаза открытыми. Я мог в любой момент положить голову на парту и заснуть, но я этого не делал. Я не спал, потому что, если бы я заснул, возникли бы вопросы, а мой отец не хотел, чтобы кто-то рыскал по нашему дому и что то вынюхивал.
Чем старше я становился, тем яснее мне это становилось. Все становилось только хуже.
Или я, или мой отец.
Мои мысли неслись по дороге в ту ночь. Он съехал с шоссе на заправку. В два часа ночи там было всего несколько машин. От него нельзя было убежать, не в такой глуши. У меня не было даже четвертака, чтобы позвонить по телефону и вызвать полицию. Даже если бы я и позвонил, что я мог сделать, пока они не приедут, а это могло быть через полчаса, час, а может и вовсе не быть?
Он знал, что у меня нет вариантов на дороге. Ему не нужно было надевать на меня наручники, связывать или запирать. Я был в безвыходном положении. Он знал, что я не смогу убежать и мне негде спрятаться, по крайней мере, не на заправке. Он был прав. Он верил, действительно верил, что мне всегда придется уступать ему. Он ошибался.
Я приняла решение. Это должно произойти сегодня вечером.
В часе езды от города он все еще ехал, угрожая выбить из меня все дерьмо. Если бы он посмотрел в зеркало заднего вида, то увидел бы мою отвернутую голову. Я прятал улыбку. Дело не в том, что я боялся разозлить его еще больше. Я не думаю, что он мог разозлиться еще больше. Некоторые пожары настолько велики, что если залить их бензином, они не станут еще больше. Таким был тот пожар в тот вечер. Нет, я скрывал свою улыбку, потому что не хотел выводить его из себя. Мне нужно было выбрать место. Я не хотел, чтобы он видел мою улыбку, иначе он бы остановился, и мы бы разобрались прямо там, на обочине. Еще не время, не место. Скоро.
Когда я был молодым, я бы прошел сквозь огонь и воду ради него или умер бы, пытаясь. Я верил каждому его слову. Я думал, что он знает, как устроен мир, и на шаг впереди всех. Он хотел, чтобы я в это верил, и, наверное, я тоже хотел в это верить.
Однако мне уже было шестнадцать. Как бы он ни старался контролировать каждую секунду моей жизни, я уже достаточно повидала мир, чтобы понять, кто он такой. Каким он был. Да, я боялся его физически. В нем было 230 фунтов, может быть, даже 240. Он всю жизнь искал драки, будь то трезвый на ринге или пьяный на улице. Он участвовал в сотнях боев и никогда не отступал. Он был сильным в этом плане, но слабым во многих других. Я был уже достаточно взрослым, чтобы понять, насколько он был жалок. Он потерпел неудачу во всем, что когда-либо пробовал. Не мог удержаться на работе, но в этом всегда был виноват кто-то другой. Его все боялись, никто не уважал. Он ничего не контролировал в своей жизни, ничего, кроме меня.
Мы добрались до города. Мы собирались остановиться у дома на пару минут, а потом снова выехать на шоссе и проехать еще пять часов до границы.
Он подъехал к дому. В доме не горел свет. Горели только рождественские гирлянды на улице, которые не успели снять.
"Сиди в этой еб..ной машине", - сказал он, поставив минивэн на стоянку и оставив его заведенным.
"Нет, с меня хватит!", - сказал я. Я открыл дверь, вышел из фургона и встал на лужайке перед домом, в котором он вырос. "Я не поеду. Я остаюсь здесь".
"Садись в эту еб..ную машину!"
"Я никуда не поеду. Это все. С меня хватит!"
Я мог бы тогда убежать. Я знал дорогу в этом районе. Я бы мог убежать и спрятаться или попытаться позвать на помощь. У меня был выход, если бы я захотел. Но я не побежал. Не из-за гордости, а просто ради выживания. Я должен был выстоять ради своей будущей жизни, и какой бы ни была цена, я должен был заплатить. Мы собирались сразиться на заснеженной лужайке на тихой пригородной улице под фонарями.
Он начал наносить удары.
"Ты маленький еб..ный выродок. Кусок дерьма!"
Он вкладывал в каждый удар все, что у него было. Он имел в виду это, когда орал: "Все, тебе конец".
Я сопротивлялся, впервые в жизни я пошел на все. Я нанес несколько ударов в ответ и сбил его с ног.
"Ааа, хочешь ударить меня, пидор?".
Этого было недостаточно, чтобы остановить его. В нем было больше шестидесяти фунтов больше, чем во мне. Через минуту или около того я лежал на спине, а он навис надо мной, вкладываясь в каждый удар. Он прижал меня к земле. Он избивал меня до тех пор, пока не устал и не запыхался, чтобы продолжать бить. Пять минут, может, больше. Мне повезло, что зубы остались на месте и челюсть цела. Он закалил меня за эти годы, но я никогда не считал себя уличным бойцом или кем-то в этом роде. Возможно, именно этот урок я усвоил от него - бесполезность и глупость быть бойцом.
В соседнем доме зажегся свет.
"Это все?" спросил я, практически выпрашивая еще, зная, что он выдохся.
Я пополз прочь. Я поднялся на колени, а затем на ноги. Мои глаза были затуманены, и я чувствовал, как они опухают. Пока он стоял согнувшись, пытаясь отдышаться, я рванулся и вбежал в дом. Дверь не была заперта. Моя толстовка была порвана и мокрая, и я оставил за собой на полу гостиной след из грязи и крови.
Я поднял трубку телефона и набрал номер. Трубку сняли с первого гудка. Через десять секунд в дверях стоял мой отец.
" Бл..дь!!!" - заорал он.
Но все было кончено."
