Однажды мы гоняли у нас во дворе, в коробке, шайбу. Какой-то дядька долго смотрел на нашу возню. А потом поманил меня пальцем и сказал:
-приходи завтра на "Динамо". Знаешь, где это?
-а ты кто?
И он назвал имя, от которого у меня все внутри оборвалось. Неужели?
Это был жуткий человек. Да, он научил меня играть в хоккей. Да, я стал тем, кем я стал только благодаря ему. Но никогда, ты слышишиь, никогда не попадайся к нему. Он не просто душу из тебя вынет. Он заплюет в тебе человека и все человеческое.
Перед первой тренировкой другие ребята избили меня, устроили настоящий пятый угол и насовали мне пачек по всем местам. На льду я им показал, что и мы можем. И когда мы вернулись в раздевалку, он взял одного за штаны и футболку, протряс, так, что у того кишки с соплями смешались:
-кто еще хоть раз этого новенького - он ткнул в мою сторону - тронет, …
Потом я узнал, что пятый угол ребята устроили мне по его приказу.
На тренировках я выкладывался до конца, когда кости начинают потеть. Но это был профессиональный хоккей. Ты знаешь, что такое профессиональный хоккей? - Когда тебе говорят перед игрой: "Иди и убей вон того". И ты идешь и ломаешь, вырубаешь, убиваешь того, потому что в следующий раз могут показать на тебя и тогда тебя понесут на носилках. А потом ты начинаешь действовать сам. В команде только двадцать человек. И только эти двадцать имеют право на жизнь, на комнату или квартиру, на машину, на девочек и на все остальное. А вас всех - шестьдесят. И чтобы стать в двадвадцать ты должен сам завалить и сломать того, кто может оказаться вместо тебя или кто уже оказался вместо тебя. Он спит в общаге рядом с тобой. И он не раз выручал тебя. Но ты идешь и ломаешь его, потому что на игру выставляют только двадцать. И ты должен быть двадцатым. Ты, а не он.
Хотя я был моложе всех, я стал в двадцатке. Потому что, как меня ни бей, а я всегда встану и убью тебя. Ты будешь валяться в гипсе, а я буду играть.И я убивал холодно всякого, кто мог потянуть на мое место в двадцатке. У меня и кликуха такая была - Холодец.
Мы мотались по стране от игры к игре. И все было совершенно одинаковое: лед, гостиница, автобус, сумки с формой и прочим барахлом, девочки у Дворца Спорта "Ах! Хоккеисты!" И каждая из них обмирала и напрочь забывала своего дружка, только поманишь ее. И каждая рвалась лечь под тебя с полоборота, после первого же стакана.
Из города в город, из города в город, с сентября по май. И все совершенно одинаковое, как сон про поезд, на который ты опаздываешь. Я отыграл семь сезонов, но так и не смогу тебе ничего рассказать ни про один из этих городов, кроме их названий. Везде все одно и то же.: тренировка-автобус-гостиница-установка-пожрали-поспали-поехали-сыграли-выиграли или не выиграли-помылись-девки-по стакану-в койку-утром опять тренировка. Кормили нас на убой, я за всю свою предыдущую жизнь отъелся. Ну, и от анаболиков, тоже, знаешь, жрать всегда охота. А нас ширяли этими анаболиками - ты представить себе не можешь, как нас ими ширяли. Я вечно тупой ходил: есть-спать-играть. Какие-то музеи и прочая фигня, конечно, были, но я их не помню.
Когда кончался сезон, бросались, кто куда - кто домой, кто к морю, кто поступать учиться. А у меня не было ничего-ни дома, ни семьи, ни желания иметь все это. Я знал. что этого у меня нет, не может быть, а, значит, и не надо.
Этот пустой месяц я пил и читал книжки. Все подряд. Помню, однажды, мне даже попалась книжка про Бога, хотя тогда Он был запрещен. И я помню, что чуть не неделю я никак не мог понять, религиозен ли Бог? И так и не понял. Вот ты умный и все знаешь: религиозен ли Бог? - То-то же.
Жизнь летела, совершенно одинаковая, семь сезонов - как один период, даже короче. Мы все время куда-то ехали, даже в Скандинавии и в Америке пару раз были. Или больше.Но я ничего не помню, кроме забитых мною шайб, и еще, что я всегда хотел спать. После очередной девчонки я засыпал мгновенно, намертво. И если девчонки не было, я брал еще один стакан или садился на колеса.
Мы говорили друг другу, когда садились на колеса:
-за меня будь спок, и когда нас бьют, не оборачивайся - я за тобой И потом я не оборачивавлся - и получал от него, который сидел со мной на одних колесах, и с которым мы смолили один план, удар, от которого не прочухаешься. И я стал оборачиваться. И бить того, кто нападает спереди и того, кто защищает тебя сзади.
А потом все разом кончилось. Я хлопнул дверью, и она закрылась. Я думал, что мы только хлопнули - я и дверь, но она больше не открывалась. Хозяин сказал, чтобы меня не брали в приличные команды, а вниз спускаться я сначала не хотел, а когда захотел, там я уже был не нужен. Даже там. Я шел ниже, но каждый раз медленнее, чем нужда во мне. И я остался вовне.А кто я такой? Пока я гонял шайбу, я знал, кто я такой, и все знали меня и кто я такой. А потом все кончилось - и кто я такой? Кому я нужен? И что я умею еще, кроме того, что я умею гонять шайбу и умею ли я ее теперь гонять?
А ты понимаешь, старик, что это значит, на полном ходу - и тебя больше нет. Ни плохого и ни хорошего, Никакого. Нет тебя, а ты еще жив.
Я рванул на севера
Я не умел ничего, но мне нужны были деньги. Настоящие, а не как у дяди Васи с завода по ремонту фабрик.. И я вкалывал на наших проклятых Богом и зэками северах грузчиком, экспедитором, шоферил, в складе.
Раньше я не знал о жизни ничего. Ровным счетом. Мне казалось, что у всех есть своя цель и свое дело. Мое - забивать шайбы, у кого-то - смотреть на то, как я это делаю. Но тут…Мне нужны были деньги и я готов был работать, но мне говорили - расценки, тарифы. А рядом сидел другой, курил, плевал в потолок и в мою душу и получал столько же, сколько и я. Я видел, что нефть добывается, чтобы выливать ее, а рыба - чтобы гнить на берегу, лес валится, чтобы валяться, а золото моется, чтобы в реке не было рыбы. Никому ничего, оказывается, не надо, и никто не знает, зачем и что он делает. Я стал вспоминать себя и вспомнил, что теперь не могу понять зачем и почему я забивал шайбы и вставлял клюшки под ребра. Это никому не было нужно и прежде всего мне.
Я застрял в Анадыре. Буквально заторчал. Все рушилось на глазах - моя жизнь, наш склад, навигация по Севморпути, Аэрофлот, страна. Я понял, что из этой д дыры надо сваливать - даже воровать нечего стало.
На материк валили все, кто мог свалить. Даже мне с трудом удалось достать билет до Владика - о московском и мечтать нельзя было.
О том, что случилось, я только по телику видел. Сразу после взлета местная братва - я одного из троих знал - заставила экипаж развернуться на Анкоридж.Так мы оказались на Аляске. Конечно, американцы их тут же арестовали, а всех пассажиров самолетом Аляска Аэролайнс отправили назад. Всех, кроме меня. Как я замылился и где отсиживался - мое дело. Но я остался, имея при себе две тысячи баксов - тогда это казалось мне бешеными деньгами.
Ни языка. Ни одного знакомого - я, если и встречал кого из наших, переходил на другую сторону улицы. Но я выжил. Уродовался, работал, осваивал язык - а куда ты без него денешься? Сначала мне, как иллегалу, платили по баксу в час. Когда цена подскочила до трех, я нанял на свою работу латинов: они делали мою работу за доллар в час и благодаря этому я взял работу четверых: это была ночная уборка огромного офиса и никто не знал, что на меня работает целая бригада. В Америке, если хочешь заработать и есть голова - тебе дадут. Тебе позволят практически все, если ты будешь платить такс и соблюдать законы. Ты - нужный и уважаемый человек, если умеешь зарабатывать деньги или давать заработок другим.
Теперь я живу в Калифорнии. Имею свой бизнес. Женился и стал даже ситизеном. Что там было - почти не вспоминаю. Что я знаю точно: у меня есть сын и он никогда не будет играть в хоккей.
А-А-А-балдеть...
