Сообщение
Тёхыч » 06 авг 2011, 18:20
Отрывок из романа «Двенадцать Модераторов».
Когда мадам Грицацуева покидала негостеприимный стан канцелярий, к Дому народов уже стекались служащие самых скромных рангов: курьеры, входящие и исходящие барышни, сменные телефонистки, юные помощники счетоводов и родители юных хоккеистов.
Среди них двигался Никифор Ляпис, очень молодой человек с бараньей прической и нескромным взглядом.
Невежды, упрямцы и первичные посетители входили в Дом народов с главного подъезда. Никифор Ляпис проник в здание через амбулаторию. В Доме народов он был своим человеком и знал кратчайшие пути к оазисам, где брызжут светлые ключи гонорара под широколиственной сенью ведомственных журналов.
Неторопливо Ляпис стал обходить свои владения. Первый визит он сделал в редакцию еженедельной газеты «Хоккей Москвы». Товарища Наперникова еще не было, и Никифор Ляпис двинулся в « Каски и Маски», ежемесячный рупор, посредством которого продавцы амуниции общались с внешним миром.
— Доброе утро, — сказал Никифор. — Написал замечательные стихи.
— О чем? — спросил начальник литстранички. На какую тему? Ведь вы же знаете, Трубецкой, что у нас журнал…
Начальник для более тонкого определения сущности «Касок и Масок» пошевелил пальцами.
Трубецкой-Ляпис посмотрел на свои брюки из белой рогожи, отклонил корпус назад и певуче сказал:
— «Баллада о заусенцах».
— Это интересно,— заметила касочно-масочная персона. — Давно пора в популярной форме проводить идеи профилактики.
Ляпис немедленно задекламировал:
Гаврила был защитник слабый,
Коньков Гаврила не точил…
Дальше тем же молодецким четырехстопным ямбом рассказывалось о Гавриле, который по темноте своей не пошел вовремя точить коньки, что и привело к провалу команды на важнейшем турнире в Казани. — Вы делаете успехи, Трубецкой,— одобрил редактор,— но хотелось бы еще больше… Вы понимаете?
Он задвигал пальцами, но страшную балладу взял, обещав уплатить во вторник.
В журнале «Счет на табло» Ляписа встретили гостеприимно.
— Хорошо, что вы пришли, Трубецкой. Нам как раз нужны стихи. Только — быт, быт, быт. Никакой лирики. Слышите, Трубецкой? Что-нибудь из жизни тружеников табло и вместе с тем, вы понимаете?..
— Вчера я именно задумался над бытом тружеников. И у меня вылилась такая поэма. Называется: «Помощь придет». Вот…
Служил таблоидом Гаврила,
Гаврила на табле писал…
История о Гавриле была заключена в семьдесят две строки. В конце стихотворения таблоид Гаврила, окончательно запутывает секундомер, чем помогает родной команде свести матч вничью.
— Где же происходило дело? — спросили Ляписа. Вопрос был законный. В СССР не мухлюют с табло, за границей нет Гаврил, членов союза работников табло.
— В чем дело? — сказал Ляпис. — Дело происходит, конечно, у нас, а таблоид переодетый.
— Знаете, Трубецкой, напишите лучше нам о заливке льда.
— А почему вы не хотите таблоида?
— Пусть полежит. Мы его берем условно. Погрустневший Никифор Ляпис-Трубецкой пошел снова в «Хоккей Москвы». Наперников уже сидел за своей конторкой. На стене висел сильно увеличенный портрет Премьера, в коньках, хоккейной майке и с клюшкой наперевес. Рядом с Наперниковым стоял конкурент Ляписа – молодой замкадышный стихотворец.
Началась старая песня о Гавриле. Творение шло под названием: «Молитва судьи».
Судьей Гаврила был продажным,
Гаврила взятки получал…
Брови товарища Наперникова недоуменно поползли вверх.
- Нет, нет – быстро переключился Ляпис. – Это черновик такой. Я просто перепутал! -скомканный листок полетел в урну. - Вот настоящее.
В Москве Гаврилу каждый знает,
Гаврила честный был судья…
— Очень хорошо! — сказал добрый Наперников. Вы, Трубецкой, в этом стихотворении превзошли самого Энтиха. Только нужно кое-что исправить. Первое — выкиньте с корнем «молитву».
— И судью,— сказал конкурент.
— Почему же судью? — удивился Наперников.
— Потому что не сезон.
— Слышите, Трубецкой, измените и судью. Поэма в преображенном виде носила название.«В ожидании Кубка Мэра», а судья был заменен на ФХМ . Потом оказалось, что ФХМ летом тоже отдыхает. В окончательной форме стихи читались:
Гаврила ждал начала Кубка.
Гаврила за хоккей скучал… и т.д.
После завтрака в столовой Ляпис снова принялся за работу.
Белые брюки мелькали в темноте коридоров. Он входил в редакции и продавал многоликого Гаврилу.
В «Заслуженный детский работник» Гаврила был сдан под названием «Честный хоккей».
Гаврила тренер был со стажем,
Подстав Гаврила не терпел…
Простаки из толстого журнала «Голкипер» купили у Ляписа небольшую поэму «На страже». Начиналась она так:
Стоял Гаврила на воротах,
Блином Гаврила отражал…
Последний за этот день Гаврила был нападающим. Ему нашлось место в редакции «Бомбардира». Поэма носила грустное название: «О шайбе, клюшке и о любимой». Поэма посвящалась загадочной Торчине. Начало было по-прежнему эпическим:
Играл Гаврила в нападенье,
Гаврила створ атаковал …
Посвящение, после деликатной борьбы, выкинули. Самое печальное было то, что Ляпису денег нигде не дали. Одни обещали дать во вторник, другие — в четверг, или пятницу — через две недели. Пришлось идти занимать деньги в стан врагов — туда, где Ляписа никогда не печатали.
Ляпис спустился с пятого этажа на второй и вошел в секретариат «Кидзхоккея». На его счастье, главного редактора, товарища Вебмастерова, на месте не было, а за конторкой стоял работяга Персицкий.
— А! — воскликнул Персицкий. — Ляпсус!
— Слушайте,— сказал Никифор Ляпис, понижая голос, — дайте три рубля. Мне «Хоккей Москвы» должен кучу денег.
— Полтинник я вам дам. Подождите. Я сейчас приду.
И Персицкий вернулся, приведя с собой десяток модераторов «Кидзхоккея». Завязался общий разговор.
— Ну, как торговали? — спрашивал Персицкий.
— Написал замечательные стихи!
— Про Гаврилу? Что-нибудь хоккейное? «Пахал Гаврила на подкатках, Гаврила клюшку обожал»?
— Ну да! А что Вам не нравится! — защищался Ляпис. — Я тут и для Вас поэму написал.
— Надеюсь без мата? И без оскорблений? Вы же знаете, дети нами зачитываются.
— Ну что Вы, как можно! Никаких матов.
— Ну давайте свое творение, Ляпсус. Все таки мы за свободу слова, плюрализм и все такое… - Персицкий неопределенно мотнул головой в сторону кумачевой растяжки на стене. «Пусть каждый выскажется!» - девиз «Кидзхоккея» был известен всем.
Гордо выпятив челюсть Ляпис начал декламацию новой поэмы «На горячем рубеже».
Служил Гаврила модератом,
Гаврила Ники зачищал…
В окончании поэмы отважный модератор погибал от руки распоясавшегося фаната Пахтакора, но успевал перед смертью стереть из мировой сети все посты некоего Huligana.
В зале повисла некоторая напряженность.
— Скажите, Ляпсус,— спросил Персицкий,— какие, по-вашему, Ники?
— Да знаю я, отстаньте!
— Ну, скажите, если знаете!
— Ну, такие… в форме инкогнито. Двуличные такие… И гадят везде. А за собой не чистют никогда. Так все загадили – ни пройти ни проехать.
- А модераторы это кто?
- Ну те, которые за нравственность и за чистоту. Ну типа чистильщики.
— Да, да, вы правы, как всегда. По-вашему, ведь предыгровые раскатки плавно переходят в подкатки и завершаются выкатками.
— Никогда я этого не говорил! — закричал Трубецкой.
— Вы не говорили. Вы писали. Мне Наперников говорил, что вы пытались всучить ему такие стишата в «Хоккей Москвы», якобы из быта хоккеистов. Скажите по совести. Ляпсус, почему вы пишете о том, чего вы в жизни не видели и о чем не имеете ни малейшего представления? Почему у вас в стихотворении «За Бортом» игровые ракушки собирают на океанском побережье? Почему?!
— Вы — мещанин,— сказал Ляпис хвастливо.
-Эх, Трубецкой, Трубецкой!.. Да, кстати. Ляпсус, почему вы Трубецкой? Почему вам не взять псевдоним еще получше? Например, Долгорукий! Никифор Долгорукий! Или Никифор Валуа? Или еще лучше: гражданин Никифор Сумароков-Эльстон? Если у вас случится хорошая кормушка, сразу три стишка в «Каски и Маски», то выход из положения у вас блестящий. Один бред подписывается Сумароковым, другая макулатура — Эльстоном, а третья — Юсуповым… Эх вы, халтурщик!..
- Стихи берете? – уныло пробубнил Ляпис.
- Берем, берем. Плюрализм у нас. Даже Вас напечатаем. И редактировать не будем, если без мата. Держите свой полтинник и скройтесь с глаз моих.
Счастливый поэт степенно спустился на первый этаж, где и выкушал в буфете бутылочку кефира со сдобной булкой. Выходя из здания Ляпис потратил еще пять копеек на приобретение свежеотпечатанного номера «Кидзхоккея». От газеты еще пахло типографской краской. Большая часть третьей страницы была отдана балладе Ляписа. Гордо улыбаясь, молодой человек выбежал на улицу и вскочил на подножку проходящего мимо трамвая. Протиснувшись на заднюю площадку, поэт развернул газету – уж больно хотелось еще разок полюбоваться своим творением.
Велико же было удивление Ляписа, когда строчки побледнели и исчезли прямо на его глазах. Посередине пустого пространства четко вырисовались красные буквы: «Удалено товарищем Вебмастеровым». В скобочках была обозначена причина: «Враки, небылицы, плохая рифма, абстракционизм». Горькие слезы обиды навернулись на глаза Ляписа.
Вдруг буквы опять побледнели и исчезли. Не осталось НИЧЕГО, даже воспоминания. Через минуту на пустом месте проявились строчки нового стихотворения замкадышного конкурента. «Сага о подставах» - было обозначено в заголовке.
Крик боли вырвался из груди поэта: «Хрен я Вам верну, а не полтинник!!!!»
Потревоженные пассажиры трамвая косились на Ляписа…
да ну их в баню...
Да и самая организация к людям непонятно каким боком выступает... 
